Сто років тому гетьман Української держави Павло Скоропадський оприлюднив грамоту про возз'єднання України з Росією. Новозформованому кабинетові доручено виконання цього "великого історичного завдання". Того ж дня почалось повстання Директорії.
ГРАМОТА ГЕТЬМАНА ВСІЄЇ УКРАЇНИ ДО ВСІХ УКРАЇНСЬКИХ ГРОМАДЯН І КОЗАКІВ УКРАЇНИ.
Громадяне і козаки України.
Перемирря між Німеччиною і Державами згоди заключено. Найкровавійша війна скінчилась і перед народами всього світу стоїть складне завдання утворити основи нового життя.
Серед решти частин страдниці Росії на долю України випала порівнюючи більш щасливіша доля. Україна перша завела у себе основи порядку й законности. При дружній допомозі осередніх держав вона заховала спокій аж до нинішнього дня.
Ставлючись з великим співчуттям до всіх терпінь, які переживала рідна їй Великоросія, Україна всіма силами старалась допомогти своїм братам, виявляючи їм велику гостинність і підтримуючи всіми можливими засобами боротьбу їх за утворення в Росії твердого державного ладу.
Нині перед нами встають нові державні завдання.
Держави згоди здавна були приятелями колишньої великої і єдиної Російської держави.
Тепер після пережитого Росією великого заколоту, умови її майбутнього істнування повинні безумовно змінитись.
На инших початках, на принціпах федеративних, повинна бути відновлена давня могучість і сила Всеросійської Держави.
В цій федерації Україні належить заняти одно з перших місць, бо від неї пішов порядок і законність в краю і в її межах вперше вільно відвели дух всі принижені й пригноблені большовицьким деспотизмом громадяне бувшої Росії.
Від неї ж вийшли дружба й єднання з славним Всевеликим Доном і славними Кубанським і Терським козацтвами.
На цих початках, які, я вірю, поділяють всі спільники Росії — Держави згоди, а також яким не можуть не спочувати всі без винятку инші народи не тільки Європи, але й усього світу, повинна бути збудована майбутня політика нашої України.
Їй першій належить виступити в справі утворення Всеросійської Федерації, якої конечною метою буде відновлення Великої Росії.
В осягненню цієї мети лежить запорука добробуту як всієї Росії так і забезпечення економічно-культурного розвитку цілого українського народу на міцних підставах державно-національної самобутности.
Глибоко переконаний, що инші шляхи булиб загибелью для самої України, я кличу всіх, кому дорогі її майбутність та щастя, тісно з’єднані з майбутністю і щастям всієї Росії, згуртуватись біля мене і стати за захист України й Росії.
Я вірю, що цій святій патріотичній справі Ви, громадяне й козаки України, а також і решта людности, вчините мені сердечну й могутню піддержку.
Новозформованому мною кабінетові я доручаю найближче виконання цього великого історичного завдання.
Павло Скоропадський
Дана у Київі року Божого 1918-го, листопада в день 14-й
[Державний вістник, №71, 16 листопада 1918 року, с.1]
Інша офіційна редакція:
ГРАМОТА ГЕТЬМАНА ВСІЄЇ УКРАЇНИ.
(Офиціяльно).
До всіх українських громадян і козаків України.
Перемирря між Німеччиною і державами згоди заключено.
Найкровавійша війна скінчилась і перед народами всього світу стоїть складне завдання утворити основи нового життя.
Серед решти частин багато-страждальної Росії на долю України випала порівнюючи більш щасливіша доля, Україна перша завела у себе основи порядку й законности. При дружній допомозі осередніх держав вона заховала спокій аж до нинішнього дня.
Ставлючись з великим співчуттям до всіх терпінь, які переживала рідна їй Великоросія, Україна всіма силами старалась допомогти своїм браттям, указуючи їм велику гостинність і піддержуючи всіми можливими її засобами в боротьбі за відновлення в Россії твердого державного порядку.
Нині перед нами нове державне завдання. Держави згоди з давна були приятелями колишньої великої й єдиної Російської держави. Тепер після пережитих Росією великих заворушень, умови її майбутнього існування повинні безумовно змінитись. На инших принципах, на принципах федеративних повинна бути відновлена давня могучість і сила Всеросійської держави.
У цій федерації Україні належить заняти одно з перших місць, бо від неї пішов порядок і законність в краю і в її межах перший раз свобідно віджили всі принижені й пригноблені большовицьким деспотизмом громадяне бувшої Росії. Від неї ж вийшли дружба й єднання з славним Всевеликим Доном і славними Кубанським і Терським козацтвами.
На цих принципах, які, я вірю, поділяють всі союзні Росії держави згоди, а також яким не можуть не співчувати всі без винятку инші народи не тільки Европи але і всього світу, повинна бути збудована майбутня політика нашої України. Їй першій належить виступити в справі утворення Всеросійської федерації, якої конечною метою буде відновлення Великої Росії.
В осягненню цієї мети лежить запорука добробуту як всієї Росії, так і забезпечення економично-культурного розвитку цілого українського народу на міцних підставах національно-державної самобутности. Глибоко переконаний, що инші шляхи були би загибелью для самої України, я кличу всіх, кому дорога її майбутність, тісно зв’язана з будучиною й щастям всієї Росії, з‘єднатися біля мене і стати грудьми за захист України й Росії.
Я вірю, що в цій святій патріотичній справі Ви, громадяне й козаки України, а також і решта людности, дасте мені сердечну і могутню піддержку.
Новозформованому нами кабинетові я доручаю найближче виконання цього великого історичного завдання.
Павло Скоропадський,
Київ, 14/XI 1918.
[Відродження (щоденна безпартійна демократична газета), ч.187, субота 16(3) листопада 1918 року, с.1
практично ідентичний текст — лиш з правописними відмінностями було опубліковано і в Новій Раді, №215, 16 (3) лиспопада 1918 року, с. 2]
ЗІ СПОГАДІВ ПАВЛА СКОРОПАДСЬКОГО
[мовою оригіналу]
Наконец, наступило девятое ноября, день, который я всегда считал последним днем моего Гетманства. Через четыре дня после этого обстоятельства так трагически сложились, что фактически власть была вырвана у меня из рук. Я надеялся хотя бы временно спасти положение, но вышло иначе.
В этот день я, во-первых, получил подробное извещение от барона Штейнгеля из Берлина, в котором он давал подробный отчет о том, что в Германии произошла революция и что императорская власть свержена. С другой стороны, некоторые украинцы принесли мне прокламацию Украинского Национального Союза, в которой они созывали на 17-ое ноября Украинский Национальный Конгресс, причем из рассмотрения программы и предстоящих прений и из состава самого Конгресса я понял, что дело ясно и определенно идет о свержении Гетманства. Учитывая, что, с одной стороны, наша армия имеет лишь одни кадры, и потому мало на нее можно рассчитывать, что, с другой стороны, эти объединенные украинские партии представляют громадный аппарат для распропагандировать своих идей среди населения, третье, что от немцев, теперь во всяком случае, максимум что можно ожидать, это нейтралитета, во всяком случае, не активных действий против врагов Гетманства, я пришел к заключению, что мне оставалось принять одно из двух решений. Или стать самому во главе украинского движения, постаравшись захватить все в свои руки. Исполнение рисовалось таким образом, что я сам бы объявил о созыве Национального Конгресса, причем состав членов изменил бы, дополнив его членами не одних только левых партий. Тогда я, так сказать, мог бы изменить все те решения, на которые рассчитывали Винниченко и компания, и хотя, если можно так выразиться, общипаный, мог удержаться у власти. Помню, Палтов, с которым я говорил по этому поводу, был сторонником этого решения. Он находил это целесообразным и красивым, хотя рискованным. Я лично мало верил в успех при этом решении, так как еще утром я получил уведомление, что был раскрыт весь заговор восстания при аресте начальника части моей охраны, полковника Аркаса. Из его сообщения выяснялось, что конгресс конгрессом, а восстание все равно вспыхнет. Ясно, что тут никакие изменения в составе конгресса не изменили бы положения, а вместе с тем я боялся, что, став на путь уступок, мне прийдется сделать их целый ряд, причем я буду в руках людей, которые (для меня не было никакого сомнения) поведут Украину к гибели. Другое решение было — решительно закрыть Конгресс и опереться в Киеве на все те офицерские формирования, о которых я говорил выше, а если надо, то объявить всеобщую офицерскую мобилизацию. В одном Киеве у нас было до 15 тысяч офицеров. А затем по минованию надобности я твердо решил вновь выправить государственный корабль по тому пути, которого я придерживался всегда и от которого я никогда не отказывался. Я считал это проще, и это сулило лучшее разрешение конфликта. На следующий день я видел много украинцев. Лично я не был вообще против выявления украинцами своих пожеланий, по находил лишь момент совершенно несвоевременным. Я понимал, что весь этот Конгресс не явится собранием, которое сможет остановиться, вырешив определенные вопросы, а что начнется анархия. В этом духе я и говорил украинцам, и многие, не только отдельные личности, но и целые партии, вполне с этим соглашались. Немцы стояли за Конгресс. Они вообще смотрели на этот вопрос чрезвычайно мрачно, они усматривали в этом стремлении его созыва не попытку к свержению Гетманской власти определенными партиями, а считали это желание народным. Винниченко, нужно отдать ему честь, ловко сумел их обработать.
В этих переговорах прошло несколько дней. В это самое время ко мне пришло несколько лиц, к которым я питал безусловное доверие и называть которых теперь я считаю преждевременным, причем одно из них привезло ко мне тоже лицо, занимавшее вполне определенное положение. Это лицо мне заявило (причем, все это было подтверждено многими вескими аргументами), что Entente-a, и в особенности Франция, которая является главным деятельным государством из числа держав Согласия на Украине, не. желает решительно говорить с украинским правительством, пока оно стоит на точке зрения «самостийности», и что только федеративная Украина может иметь успех у них; что на днях приезжает уполномоченный представитель держав Согласия, который войдет в переговоры только при ясно выраженном новом курсе украинского правительства.
10 или 11 числа из Ясс прибыло целый ряд лиц, между ними и украинцы, а также мои личные агенты, и все подтвердили то же самое. Они же мне сообщили, что представитель Украинского Национального Союза совершенно не был принят представителями Entente-ы. Причем, в случае федеративного жеста с моей стороны немедленно же обещалось прибытие войск держав Согласия. Этому я не поверил, во всяком случае, рассмотревши карту, решил, что если войска и придут, то придут слишком поздно. Да они в то время мне и не особенно были нужны, если бы, я думал, приехал хот я этот самый Эно и категорически заявил бы немцам требование Entente-ы защищать мое правительство, дело было бы выиграно.
В Совете Министров украинские министры настаивали на созыве Национального Конгресса. В этом отношении они или кривили душой, или были очень наивны. Они все ссылались на то, что допущен же был еврейский конгресс, забывая или делая вид, что они не знают, что программа украинского конгресса совершенно не та, что еврейского. У последнего не стояла на повестке фраза «порядок правления Украиной» и все в том же духе. Наконец, у евреев не было подготовлено восстания, а здесь оно было.
13 числа ноября в Совете Министров обсуждался вопрос, допустить или не допустить Конгресс. Восемью голосами против семи допущение Конгресса в данное время было решено отрицательно. Я согласился с этим решением, но так как ясно было, что при недопущении Конгресса немедленно же левые украинские партии примут агрессивные меры, мне необходимо было создать более решительный кабинет и более подходящие для этого военные силы, на которые я решил опереться, на русский офицерский состав и на свою Сердюцкую дивизию, на которую я при всех условиях рассчитывал. Для офицерства русскою состава я должен был немедленно объявить федерацию, так как мне уши прожужжали, что если это будет сделано, то весь офицерский состав станет горой, ради России, за гетманскую Украину. 13 числа я распустил кабинет и тут же с Палтовым написал грамоту, в которой я, твердо стоя на почве политического, культурною и экономического развития Украины, объявил, что отныне мы должны работать для будущей федерации с Россией.
На следующий день отдельные люди, очень многочисленные и различных политических взглядов, приходили ко мне и поздравляли с таким решением, но вся пресса, конечно, не говоря об украинской, приняла это решение холодно. А вечером 14 числа я узнал, что Петлюра, освобожденный за несколько дней до того из-под ареста, уехал в Белую Церковь к сечевикам, которые того же дня начали наступление на Фастов, но были остановлены частями Киевскою корпусного командира. Я и до сих пор считаю, что единственной причиной такого подъема среди повстанцев в первое время была, как гром среди белого дня, появившаяся моя грамота о федерации. Если бы ее не было, я убежден, что сечевики из-за социальных вопросов не пошли бы против меня, да и многие украинские партии не сдвинулись бы с места. Социалисты-федералисты, партия демократических хлеборобов и Шеметовская даже при этих условиях не пошли, но они более понимали обстановку, большинство же украинцев считали, что я предал Украину. Я думаю, время покажет, кто предал Украину, я или Директория. Не говоря уже о том, что только враг мог желать вообще беспорядков такого рода для Украины, даже если бы многие народные домогания не находили себе отклика в сердце правительства, время для его начала уничтожало все плоды нашей работы, это так же относится к Украине, как и к Великороссии.
Что касается последней, я в своих воспоминаниях не указал на то сближение, которое установилось за последнее время между Украиной и Доном и которое вызвало настоятельную потребность в свидании с Красновым, которое и состоялось в середине октября. Чтобы никто нам не мешал, мы решили съехаться в Скороходове, небольшой станции между Полтавой и Харьковом.
В течение нескольких дней до поездки я себя чувствовал больным, по все надеялся поправиться, а тут вышло так, что накануне выезда меня хватила сильная инфлуэнца. Было поздно откладывать свидание, так как мне дали знать, что Краснов уже выехал. Я дошел до вагона и сел и только к моменту свидания поднялся для встречи Краснова. Во время завтрака я провозгласил тост за здоровье Краснова, он же, увлекшись, ответил мне очень красивой речью, которая, к сожалению, совсем не совпадала с тем внутренним и внешним политическим официальным курсом, которого придерживалась Украина. Мы решили энергично друг другу помогать в борьбе с большевиками, Украина шла на широкую помощь и деньгами, и военным снаряжением. Я забыл с ним частным образом поговорить об его речи, что я приписываю исключительно своей болезни. Расставшись с ним, я вспомнил и приказал телеграфировать, но было поздно, он речь свою передал во все харьковские газеты.
Началась страшная кутерьма. Я в то время, совершенно на находя нужным менять свою политику, на обеде новому кабинету министров для прекращения всех этих кривотолков (слухов) произнес речь, в которой положения восстановляли наши прежние взгляды на все вопросы, связанные с внутренней и внешней политикой. Так этот инцидент и закончился. Но результат поездки был громадный как для Дона, так и для Украины. Тогда не понимали, что Россия могла легко быть восстановленной именно только при условии, что гетманская Украина будет укрепляться и проводить в исполнение свой план спасения России, который ясно намечался. Украинцы, привыкшие работать в подпольи, совершенно не понимали нашей политики. Я же сознавал, что для того, чтобы Украина имела право на существование, чтобы она имела действительно мировое значение, недостаточно было стараться защищаться в своих границах, а всякое стремление более широкой политики считать чуть ли не изменой Украине. Украинцы были против помощи Дону, против идеи вытеснения большевиков из Великороссии, когда единственное, что могло действительно заинтересовать все страны Entente-ы к идее Украины, именно была бы борьба с Советской Россией далеко за пределами Украины. Только это и могло в глазах мира и в глазах великороссов примирить их с новой нарождающейся украинской государственностью. У украинцев удивительно узкие взгляды на вопросы, какова должна быть политика отдельного государства, они как-то не считаются ни с действительностью, ни с историей, они только знают твердить: «Хочемо самостійну Україну» — забывая, что для того, чтобы достигнуть, я уже не говорю полной самостийности, но простого права в глазах всех стран на государственное существование, это право должно быть завоевано и мечем, и политикой такой, которая заставила бы большинство стран, имеющих значение при решении этого вопроса, самим желать, чтобы это государство существовало. Украина, в смысле географическом, занимает несчастное положение, лишающее проявления ее самостоятельности; та самостоятельность должна быть завоевана с значительно большим трудом, нежели это было бы необходимо при более счастливых географических условиях. Украинцы этого совершенно не берут в расчет, и если и теперь новое правительство не поймет этого, оно доведет идею Украины до полнейшего краха. К этому пока дело идет с быстротой, превышающей все мои ожидания. Но великороссы должны понять, что старого не вернуть, и что как бы ни была ошибочна политика украинцев, Украина не погибнет, а снова и снова будет-добиваться того, чего ей не дают.
В данное время мы вернулись к временам старых гетманов. Снова Украине предстоит решить жгучий вопрос: «3 москалями, чы з ляхами?» Другого решения вопроса нет. Но, наученная горьким опытом Украина будет осторожнее писать договор, с одним и иди с другими. Это, вопрос, главным образом, того правительства, которое будет у власти на Украине, и тех течений, среди, народа, которые, будут в то, вредя господствовать в его среде. Лично я думаю, что народ на комбинации с поляками не пойдет ни при каких условиях, но Переяславский договор должен быть и обдуман и проведен в жизнь украинцами с большей осторожностью. Знаю, что если мои заметки попадут в руки великороссов и «щырых» украинцев, я не оберусь всевозможных обвинений. Одни будут гововорить: изменник русскому делу, а еще русский генерал и т. д., другие будут упрекать меня в «зраде» украинства. Мне это безразлично.
Россия может возродиться только на федеративных началах, а Украина может существовать, только будучи равноправным членом федеративного государства. У русских кругов до сих пор живет сознание, что с Украиной это только оперетка, что теперь можно дать хоть и «самостийность», а потом все это пойдет на смарку. Это колоссальная ошибка русских кругов, унаследованная, старой системой политики. Эта система и повела к тому озлоблению и тому недоверию, которые многие питают к идее великой России. Все окраины думают: окрепнет Великороссия и снова примется за старый гнет всякое национальности, входящей в состав Российского государства. Я видел много украинцев, которые высказывали подобные опасения, да нечего далеко искать, тот же самый Винниченко, сидя у меня в кабинете, говорил при мне одному украинцу-федералисту, что он и сам ничего не имеет против федерации, но когда теперь говорить о федерации, то тогда русские ничего не дадут впоследствии, поэтому нужно стоять за «самостийнисть» до конца, которая и приведет к федерации. То, что тогда было сказано Винниченко, я вскоре проверил на практике. Как только я объявил федерацию с Россией, я сразу понял, что Винниченко был прав. Через несколько дней после появления грамоты великорусские круги уже никакой Украины совершенно не признавали.
[виділення редакції — Z]
[Павло Скоропадський: Спогади (кінець 1917 – грудень 1918) – К.: Київ – Філадельфія, 1995, с.303—308]
14.11.2018