Розділ з книги «Сторінки минулого», ч.2. — Варшава (1933)

 

На пропозицію комітету міністрів, передану через міністра освіти, висловивши думку в справі цензурних обмежень українського слова, конференція академії призначила для розгляду питання окрему комісію під головуванням акад. Федора Євг. Корша в складі академіків; А. С. Фамінцина, В. В. Заленського. Ф. Ф. Фортунатова, О. О. Шахматова, А. С. Лаппо-Данилевського та С. Ф. Ольденбурга. Ся комісія кооптувала до свого складу кількох членів української колонії в Петербурзі — С. Ф. та О. О. Русових, Ф. К. Вовка, П. Я. Стебницького, М. А. Славінського та мене.

 

Комісія мала кілька засідань, на яких спершу установлено план праці, росподілено окремі функції того плану між окремими членами, а затим виготовлені праці прочитувано на засіданнях та після уваг кориґовано. Основну записку — відповідь комітетові міністрів — уложили Ф. Є. Корш та О. О. Шахматов. Коршеві належить перша половина записки, де він розглядає розвиток українського письменства в шпугах тих цензурних обмежень, які безперестанку сипалися на українське письменство. Шахматов у другій половині записки розглядав ті арґументи, що їх наводили чинники урядові та російські публіцисти, щоб виправдати обмеження українського друкованого слова. Добір яскравих та науково провірених фактів, глибокий аналіз арґументів за і проти, обєктивне наукове трактування цілої справи — все се надало вислідам записки характер глибоко переконливий. Факти та арґументи записки стали широко уживаними серед українського громадянства в змаганнях, які повставали в українській справі, і не тратять вони й досі свого значіння, бо здебільшого мають характер засадничий. З огляду на історичне значіння згаданого раритетного документу, уважаю за відповідне подати деякі витяги з нього.

 

Оповівши історію репресій на українське слово, академічна записка розглядає затим

»тѣ аргументы, къ которымъ прибѣгали правительственныя лица и учрежденія, а также публицисты для того, чтобы оправдать законность стѣснительныхъ мѣръ, ограничившихъ свободу малорусскаго печатнаго слова. Сдѣлать это необходимо: многіе аргументы таковы, что къ нимъ возможно вернуться во всякое время и при всякихъ новыхъ условіяхъ: они именно основаны на сображеніяхъ общаго характера, а не на тѣхъ дѣйствительныхъ потребностяхъ населенія малорусскаго края, которыя однѣ, какъ намъ кажется, должны имѣть рѣшающее значеніе въ разсматриваемомъ вопросѣ.

 

Аргументы эти переносятъ насъ прежде всего въ область культурной исторіи русской народности; этой исторіей, по мнѣнію нѣкоторыхъ публицистовъ, должно опредѣлиться отношеніе малорусской литературы къ литературѣ »обще- русской« и малорусскаго языка къ языку »обще-русскому«. Остановимся сначала на вопросѣ о языкѣ. Точно ли мы въ правѣ говорить объ языкѣ »обще-русскомъ«? Не подлежитъ сомнѣнію, что предки Великорусовъ и Малорусовъ говорили нѣкогда на одномъ языкѣ: этотъ языкъ, не дошедшій до нась въ письменныхъ памятникахъ и возстановляемый предположительно, въ наукѣ принято называть языкомъ »обще-русскимъ«. Но, конечно, не его имѣютъ въ виду при противоположеніи малорусскаго »обще-русскому«. Еще въ эпоху доисторическую »обще-русскій« языкъ представлялъ въ отдѣльныхъ частяхъ своихъ рѣзкія діалектическія отличія, дающія основанія допускать исконное дѣленіе Русскаго племени на три группы: сѣвернорусскую, среднерусскую и южнорусскую. Южнорусскіе памятники древней нашей письменности XI и XII вѣковъ, какъ впервые доказано нашимъ почтеннымъ сочленомъ академикомъ А. И. Соболевскимъ, представляютъ рядъ типическихъ особенностей малорусской рѣчи: изъ нихъ можно съ увѣренностью заключить о значительномъ удаленіи южнорусскихъ (малорусскихъ) говоровъ какъ отъ среднерусскихъ, такъ и отъ сѣвернорусскихъ уже въ періодъ до-татарскій. Этому удаленію не могло помѣшать и то политическое объединеніе русскихъ племенъ, которое видимъ въ X и XI вѣкахъ: напротивъ, распаденіе русской земли на удѣлы, усиленіе новаго политическаго центра въ бассейнѣ Оки и верхняго теченія Волги, паденіе Кіева во второй половинѣ XII столѣтія — все это въ значительной степени обособляетъ югозападную Русь, а нашествіе Татаръ довершаетъ это обособленіе. Позже, въ предѣлахъ литовско-русскаго государства, южнорусскія племена находятъ условія для сближенія съ другими русскими племенами, а именно съ той западной вѣтвью среднерусскихъ племенъ, которая легла въ основаніе бѣлорусской народности. Восточная же вѣтвь среднерусовъ, объединенная Москвой съ племенами сѣверно-русскими, входитъ вмѣстѣ съ послѣдними въ составъ великорусской народности. Только позднѣйшая колонизація XVII и XVIII вѣковъ сближаетъ великорусскія и мало- русскія племена въ бассейнахъ Сейма, Донца и Дона. Такимъ образомъ историческія условія содѣйствовали полному разобщенію югозападной Россіи (Малороссіи) и области, занятой Великорусами: отсюда существенныя отличія въ языкѣ обѣихъ народностей — великорусской и малорусской. Историческая жизнь этихъ народностей не создала общаго для нихъ языка; она, напротивъ, усугубила тѣ діалектическія отличія, съ которыми предки Малоросовъ, съ одной стороны, Великоросовъ — съ другой, выступаютъ въ началѣ нашей исторіи. И конечно, живой великорусскій языкъ, на которомъ говоритъ народъ въ Москвѣ, Рязани, Ярославлѣ, Архангельскѣ, Новгородѣ, не можетъ быть названъ »обще-русскимъ«, въ противоположность малорусскому языку Полтавы, Кіева и Львова.

 

Но не имѣются ли основанія признать общерусскимъ нашъ литературный языкъ? Не образовался ли онъ совокупными усиліями всѣхъ русскихъ народностей, не отразилъ ли онъ въ себѣ особенности всѣхъ русскихъ нарѣчій? По неоднократно высказывавшемуся замѣчанію нѣкоторыхъ публицистовъ, Малорусы играли видную роль въ созданіи и въ выработкѣ нашего литературнаго языка. Для доказательства этого положенія признается достаточнымъ упомянуть о вліяніи малорусскихъ писателей и ученыхъ дѣятелей XVII и XVIII в. в. сначала на московскую образованность, а затѣмъ и на Петровскія реформы. Дѣйствительно, вліяніе это отразилось и на нашемъ литературномъ языкѣ, но оно было переходящимъ: усилія великихъ писателей нашихъ все болѣе сближали книжный языкъ съ народнымъ, и ничто еще не остановило того направленія, которое уже въ концѣ XVIII и началѣ XIX вѣка сдѣлало нашъ литературный языкъ вполнѣ великорусскимъ, освободивъ его, между прочимъ, отъ наноснаго малорусскаго произношенія, не чуждаго, по указанію профессора Б у д д е, языку Ломоносова и Сумарокова. Великорусскій литературный языкъ, въ основаніи своемъ представляющій пеструю смѣсь церковнославянскихъ элементовъ (въ области лексической и отчасти грамматической) съ элементами живой рѣчи великорусскихъ племенъ, съ давняго времени, можно сказать съ XIV в., пріобрѣталъ все болѣе народную окраску. Его развитіе именно въ этомъ направленіи было останавливаемо два раза — первый разъ въ XV вѣкѣ, когда ему пришлось выдержать борьбу съ вновь нахлынувшими со славянскаго юга, благодаря сербскимъ и болгарскимъ ученымъ, инославянскими элементами; второй разъ — въ XVII вѣкѣ, когда его наводнили особенности малорусской книжной рѣчи. Но великорусская стихія оба раза вышла побѣдительницей, и нашу литературную рѣчь, рѣчь образованныхъ классовъ и письменности всѣхъ родовъ, должно признать вполнѣ великорусскою. Основаній называть теперь эту рѣчь »общерусскою« мы не видимъ, ибо она не представляетъ изъ себя амальгамы, въ которой бы хотя и неравномѣрно, отразились особенности всѣхъ живыхъ русскихъ нарѣчій.

 

Правда, нашъ великорусскій литературный языкъ пріобрѣлъ общерусское значеніе: въ извѣстной степени этому содѣйствовало то обстоятельство, что силой вещей онъ сталъ языкомъ государственнымъ; но главнымъ образомъ, это зависѣло отъ культурнаго роста великорусской народности, отъ развитія ея литературы и школьной образованности. Реформы Петра Великаго, сблизившія Россію съ Западомъ, усилили просвѣтительное значеніе великорусскихъ центровъ, Москвы и Петербурга, и втянули въ одну общую жизнь Великую и Малую Россію: послѣдней нечего было противопоставить той свѣтской образованности, которая, благодаря данному Петромъ Великимъ направленію, неудержимымъ потокомъ разлилась по лицу всей объединенной московскими государями Русской земли. Этимъ опредѣлилось проникновеніе великорус- скаго языка на югъ, въ малорусское Приднѣпровье. Книжная рѣчь малорусская вырабатывалась въ XVI и XVII вѣкахъ на основѣ двухъ письменныхъ языковъ — церковнославянскаго и западнорусскаго, въ свою очередь проникшагося польскими элементами; въ значительно меньшей степени, чѣмъ книжная рѣчь великорусская, она приблизилась къ языку народа, и этимъ прежде всего объясняется постигшая ее во второй половинѣ XVIII вѣка судьба: она забывается и безъ всякой борьбы уступаетъ мѣсто великорусскому литературному языку.

 

Подъемъ культуры, образованности, о которомъ мы только что говорили, завершается такимъ образомъ естественнымъ вытѣсненіемъ книжнаго мало- русскаго языка языкомъ великорусскимъ. Но этотъ же подъемъ вызываетъ къ жизни факторы, въ предшествующую эпоху почти не находившіе себѣ исхода и законнаго выраженія. Русскій человѣкъ настолько охватывается свѣтскимъ просвѣщеніемъ, что онъ не можетъ уже довольствоваться тѣмъ, что давало его предкамъ церковное образованіе, оставлявшее безъ отвѣта большую часть потребностей мыслящаго и чувствующаго существа — пользованіемъ церковнымъ и далекимъ отъ родного книжнымъ языкомъ. Съ появленіемъ свѣтской образованности, письменность, не переставая удовлетворять религіознымъ потребностямъ, дѣловымъ нуждамъ, открываетъ для русскаго человѣка возможность выражать и чувства и думы въ новыхъ, непривычныхъ для его предковъ формахъ. И это прежде всего отражается на сближеніи книжной рѣчи съ разговорной, литературнаго языка съ языкомъ повседневныхъ чувствъ и мыслей. Мы видѣли, какъ успѣшно, благодаря именно свѣтской образованности, освободился великорусскій литературный языкъ отъ наносныхъ элементовъ, чуждаго произношенія, необычныхъ словъ. Въ Малой Россіи, гдѣ книжный малорусскій языкъ былъ уже забытъ и оставленъ, та же свѣтская образованность должна была вызвать другое, хотя и сходное, явленіе: живой разговорный языкъ становится письменнымъ языкомъ. Мысли и чувства Малоруса неудержимо рвутся на бумагу, и ему нѣтъ иного исхода, какъ выразить ихъ обычнымъ своимъ просторѣчіемъ, ибо чуждый ему великорусскій литературный языкъ не можетъ стать проводникомъ родной его рѣчи, не можетъ, и по существу своему, не долженъ быть съ нею сближенъ и сравненъ. Реформы Петра Великаго вывели Россію на путь свѣтской образованности: въ результатѣ, съ одной стороны, книжный великорусскій языкъ сравнялся съ разговорнымъ языкомъ Великорусовъ, а съ другой, разговорный языкъ Малорусовъ сталъ языкомъ новой малорусской письменности. Не допустить законность и естественность этого послѣдняго результата — равносильно было бы признанію того, что свѣтская образованность не коснулась Малоруса; это было бы равносильно признанію того, что на сѣверѣ — въ Москві и Петербургѣ — свѣтская образованность должна была сблизить языкъ разговорный и письменный, давъ первому изъ нихъ перевѣсъ, на югѣ же, въ Кіевѣ, та же свѣтская образованность должна была только замѣнить старый письменный языкъ новымъ, еще болѣе отличнымъ отъ разговорнаго, еще болѣе ему чуждымъ.«

 

Розглядає записка те питання, яке звичайно висувають противники українського письменства, — чи існує реальна, життьова потреба окремого українського письменства.

 

»Развитіе литературнаго языка идетъ, конечно, параллельно съ развитіемъ самой письменности. Многіе великорусскіе публицисты ставили вопросъ», нужна ли вообще малорусская письменность? Другіе желали ограничить область распространенія этой письменности нѣкоторыми опредѣленными рамками: естественнымъ признавалось писаніе по-малорусски стиховъ и разсказовъ изъ народнаго быта; умѣстнымъ казалось собирать народныя пѣсни и сказки; наконецъ, для малорусскаго языка отводилась, пожалуй, и вся область изящной словесности. Но переступать за эту область ему возбранялось, возбранялось публицистами, вслѣдъ за правительственными распоряженіями, въ интересахъ именно великорусской письменности. Отвѣтъ на праздный, впрочемъ, вопросъ, нужна ли вообще малорусская письменность, дала сама жизнь: мы видѣли широкое развитіе этой письменности даже въ періодъ до шестидесятыхъ годовъ, т. е. до того времени, какъ реформы Александра II возродили русскій народъ въ новыхъ формахъ быта, и убѣдились, при этомъ, что дѣятелями этой литературы были люди разныхъ слоевъ общества, разныхъ воззрѣній и разнаго воспитанія. Малорусская письменность возникновеніемъ своимъ удовлетворила, очевидно, назрѣвшей потребности, и въ созданіи ея всего менѣе принимала участія политическая интрига или нездоровая тенденція. Пусть отмѣченныя нами выше факты изъ начальной исторіи малорусской письменности отвѣтятъ на возникающій у насъ, въ виду настойчивыхъ утвержденій нѣкоторыхъ публицистовъ, вопросъ: да можно ли въ самомъ дѣлѣ ограничить область употребленія литературнаго языка тѣми или другими предѣлами? Котляревскій, прибѣгшій къ родному языку для созданія своеобразнаго эпическаго произведенія, обратился къ нему же въ »Одѣ до князя Куракина«. Квітка-Основяненко, писавшій разсказы изъ малорусскаго быта, рѣшился заговорить по-малорусски и о предметахъ болѣе серьезныхъ въ »листахъ до любезныхъ земляковъ«. Максимовичъ записываетъ сначала малорусскія пѣсни, а потомъ переводитъ на малорусскій языкъ Слово о полку Игоревѣ; а черезъ два года послѣ этого онъ издаетъ переводъ Псалмовъ. О. Гречулевичъ печатаетъ на малороссійскомъ языкѣ свои проповѣди, а также «Катехизическія бесѣды на символъ вѣры« и молитву Господню. Возможно-ли остановитъ зародившуюся мысль, мысль, окрыленную къ тому же родною рѣчью? Что остановитъ ее на народныхъ жартахъ и виршахъ, что помѣшаетъ ей воплотиться въ новыхъ формахъ поэзіи, проникнуть въ романъ и разсужденіе, перенестись въ прошлое родного народа, позаботиться объ его будущемъ, перейти, наконецъ, въ область вѣры и сосредоточиться на переводѣ Священнаго Писанія или составленія книгъ для духовно-нравственнаго чтенія? Нѣтъ, творческая мысль не можетъ быть остановлена искусственными преградами. За то всякія искусственныя преграды дадутъ ей всегда ложное тенденціозное направленіе... Стѣснительные законы 1863 и 1876 года были введены, можно думать, въ интересахъ великорусскаго литературнаго языка. Но не въ такого рода мѣрахъ нуждаются этотъ языкъ и его письменность для своего распространенія и законнаго вліянія на общественную жизнь. Названные законы изъяли изъ области вліянія великорусской литературы значительнѣйшую часть малорусской письменности, которая, вслѣдствіе запрещенія ввоза книгъ, не могла бытъ даже предметомъ обсужденія великорусской печати. Эти законы разрушили ту братскую связь, которая завязывалась въ разныхъ сборникахъ и періодическихъ изданіяхъ между великорусскою и малорусскою письменностью. Они прекратили и братское между ними соревнованіе, разъединивъ ихъ окончательно и устранивъ ту общую почву, на которой естественнымъ образомъ опредѣлились бы взаимныя отношенія между обѣими письменностями. Мы видѣли, наконецъ, что эти законы содѣйствовали искусственному росту малорусской литературы въ Галиціи, ибо здѣсь, во Львовѣ и Черновцахъ, ей пришлось отвѣтить сразу всѣмъ многообразнымъ требованіямъ жизни: малорусскій языкъ сталъ языкомъ просвѣщенія и политики, науки и литературы. Правда, и здѣсь онъ встрѣтился съ великорусскою письменностью, поддержанною старою галицкою партіей, но вражда, смѣнившая прежнее братство въ Россіи, перенеслась и сюда, и языкъ — въ началѣ, пожалуй, одинъ только языкъ — сталъ источникомъ непримиримой вражды между двумя половинами галицкой интеллигенціи. Нравственный ущербъ, нанесенный великорусской народности и ея письменности отколовшеюся или точнѣе отколотою отъ нєя письменностью малорусскою, не вознаградится поддержкой, оказанной Россіей нѣкоторымъ періодическимъ изданіямъ Святоюрской партіи.«

 

На підставі всіх тих аргументів, комісія приходить до таких вислідів:

 

»Знакомство съ исторіей цензурныхъ стѣсненій малорусскаго печатнаго слова убѣждаетъ въ томъ, что они вызваны не правильнымъ соображеніемъ государственныхъ пользъ и нуждъ, а различными случайностями и одностороннею оцѣнкой общественныхъ движеній шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ.

 

Разсмотрѣніе аргументовъ, выдвинутыхъ въ публицистикѣ противъ существованія малорусской литературы, противъ ея самостоятельнаго и свободнаго развитія и въ пользу ея стѣсненія, привело къ заключенію, что аргументы эти основаны частью на одностороннемъ пониманіи исторіи малорусскаго народа и его языка, частью же на тенденціозномъ стремленіи ограничить права малорусской народности въ угоду неправильно понятыхъ интересовъ великорусскихъ и общерусскихъ.

 

Изученіе текста правительственныхъ распоряженій 1863, 1876 и 1881 года выяснило намъ тотъ ущербъ для духовнаго развитія малорусской народности и тотъ вредъ для русскаго государства, которые были неминуемымъ слѣдствіемъ ихъ появленія. Цензурная практика, основывавшаяся на указанныхъ распоряженіяхъ, доказала всю тщету усилій, направленныхъ къ подавленію того, что выдвинуто дѣйствительными, жизненными потребностями населенія.

 

Итакъ, знакомство съ прошлымъ поднятаго въ настоящее время вопроса побуждаетъ насъ высказаться за необходимость отмѣны Высочайше одобреннаго распоряженія 1863 года и Высочайшихъ повелѣній 1876 и 1881 годовъ.

 

Но отмѣна эта представляется еще болѣе неотложною, еще болѣе необходимою, какъ только мы, оставивъ прошлое, обратимся къ настоящему, какъ только мы задумаемся надъ культурными потребностями малорусскаго населенія Южной Россіи. На эти именно потребности указалъ въ своемъ журналѣ отъ 28 и 31 декабря 1934 г. Комитетъ Министровъ: »продолжающееся примѣненіе наложеннаго запрета, — читаемъ мы въ извлеченіяхъ изъ этого журнала, — значительно затрудняя распространеніе среди малорусскаго населенія полезныхъ свѣдѣній путемъ изданія книгъ на понятномъ для крестьянъ нарѣчіи, препятствуетъ повышенію нынѣшняго низкаго культурнаго уровня крестьянъ малороссійскихъ губерній«.

 

Коммиссія имѣетъ возможность подтвердитъ каждое слово означеннаго заявленія Комитета Министровъ цѣлымъ рядомъ данныхъ.

 

Во-первыхъ, не подлежитъ сомнѣнію, что нынѣшній, низкій уровень культурнаго развитія крестьянъ малорусскихъ губерній долженъ стать предметомъ самыхъ серьезныхъ и неотложныхъ заботъ Россіи. Этотъ низкій уровень, доказанный наблюденіями многихъ безпристрастныхъ изслѣдователей, давно уже обратилъ на себя вниманіе земствъ и сельско-хозяйственныхъ комитетовъ малорусскихъ губерній, и многіе изъ нихъ возбуждали предъ правительствомъ ходатайства о допущеніи популярныхъ изданій на малорусскомъ языкѣ. Экономическій совѣтъ Черниговскаго губернскаго земства въ 1902 году указалъ на необходимость распространенія брошюръ и другихъ изданій по сельскому хозяйству на мѣстныхъ народныхъ языкахъ. То же самое высказалъ и Борзенскій (Черниговской губерніи) сельско-хозяйственный комитетъ. На необходимость популяризаціи прикладныхъ знаній на малорусскомъ языкѣ указали Полтавскій и Новомосковскій (Екатеринославской губерніи) сельскохозяйственные комитеты. На важность популяризаціи сельско-хозяйственныхъ знаній указывалъ въ своемъ докладѣ Ананьевскому сельско-хозяйственному комитету извѣстный авторъ брошюръ по сельскому хозяйству на малорусскомъ языкѣ Чикаленко. Агрономическій съѣздъ въ Москвѣ въ 1901 году постановилъ ходатайствовать о разрѣшеніи издавать книги и сельско-хозяйственную газету на малорусскомъ языкѣ. Кустарный съѣздъ въ Полтавѣ бъ 1902 году высказался за изданіе книгъ и руководствъ для кустарей на мало- русскомъ языкѣ. Сельско-хозяйственныя общества Миргородскаго и Полтавскаго уѣздовъ возбудили ходатайства объ изданіи сельско-хозяйственныхъ книгъ на малорусскомъ языкѣ и т. д. О необходимости отмѣны ограниченій, установленныхъ для малорусскаго языка, какъ проводника въ народъ знаній вообще, возбуждались ходатайства земствами Херсонскимъ губернскимъ въ 1880, Черниговскимъ уѣзднымъ въ 1880, Полтавскимъ губернскимъ въ 1904, сельско-хозяйственными комитетами Хотинскимъ (Бессарабской губерніи), Бердянскимъ (Таврической губерніи), Хорольскимъ и Лохвицкимъ (Полтавской губерніи) и мн. др.

 

Во-вторыхъ, безусловно справедливо указаніе Комитета Министровъ на то, что законы 1876 и 1881 годовъ затрудняютъ распространеніе среди малорусскаго населенія полезныхъ свѣдѣній на понятномъ для крестьянъ нарѣчіи. Коммиссія имѣла въ своемъ распоряженіи рядъ достовѣрныхъ данныхъ, свидѣтельствующихъ о затруднительности для Малоруса пониманія великорусскаго книжнаго языка. Особенно важно, отмѣтить, что Малорусу съ трудомъ дается пониманіе великорусскихъ книгъ, посвященныхъ изложенію даже самыхъ элементарныхъ свѣдѣній, въ виду именно различія обоихъ языковъ въ обозначеніи предметовъ обиходнаго употребленія: слова лошадь, меринъ, телѣга, одонье, омшеникъ, овинъ, рига, клѣть, подволока, полынья, глазъ, лобъ, затылокъ, туча, молнія, радуга, колодезь, прудъ, мельница, мельникъ, боровъ, кукушка, тряпка, изба, калитка, форточка, пѣтухъ, насѣдка, нашестъ и т. д. непонятны или малопонятны Малорусу. Самымъ краснорѣчивымъ образомъ свидѣтельствуютъ о томъ же затрудненія, испытываемыя даже образованными Малорусами при знакомствѣ съ нашей книжной рѣчью: объ этихъ затрудненіяхъ говорятъ многіе наблюдатели, начиная съ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ прошлаго столѣтія. И не напрасно, конечно, Малорусы такъ охотно прибѣгали и прибѣгаютъ къ »рідній мові« для выраженія на письмѣ своихъ мыслей и чувствъ.

 

Коммисія имѣетъ основаніе утверждать, что распространеніе книгъ среди малорусскаго населенія на родномъ для него языкѣ прошло бы гораздо успѣшнѣе, чѣмъ на языкѣ великорусскомъ. И на это имѣются многочисленныя доказательства; объ этомъ именно говоритъ фактъ успѣшнаго распространенія въ Малороссіи книгъ, напечатанныхъ въ Галиціи, при чемъ такое распространеніе не останавливается передъ запретительными мѣрами, грозящими обывателямъ, у которыхъ найдутся, напримѣръ, сочиненія Шевченка или Котляревскаго во Львовскихъ изданіяхъ, самыми серьезными непріятностями до отсидки въ тюрьмѣ включительно. Малорусскіе грамотные крестьяне съ жадностью набрасываются на все, что написано на родномъ ихъ языкѣ: при отсутствіи легальной литературы на малорусскомъ языкѣ, нелегальная литература имѣетъ тѣмъ большее распространеній и тѣмъ сильнѣе дѣйствуетъ на населеніе.

 

Коммиссія имѣетъ также основаніе думать, что отмѣна стѣсненій мало- русскаго печатнаго слова окажетъ вліяніе не только на подъемъ знаній въ народной средѣ, путемъ 'распространенія среди Малорусовъ научно-популярныхъ изданій, но и на общій подъемъ культурнаго облика народа. Нельзя не признать, что пренебрежительное отношеніе къ родной рѣчи влечетъ за собой отрицательное отношеніе и къ семьѣ и къ родной средѣ, а это не можетъ не отразиться самымъ печальнымъ образомъ на нравственномъ складѣ сельскаго населенія Малороссіи.

 

Нашему правительству не могутъ быть, конечно, чужды интересы и образованной части русскаго, а въ частности малорусскаго, общества. Законы 1863, 1876 и 1881 годовъ даютъ нѣкоторое право на развитіе одной только изящной словесности. Но изящная словесность является лишь однимъ изъ способовъ обнаруженія духовной жизни образованнаго человѣка. Страна производитъ не однихъ литераторовъ: она выдѣляетъ и мыслителей, и ученыхъ, и публицистовъ и общественныхъ дѣятелей. Отказывать этимъ въ томъ, что разрѣшено труженикамъ въ области изящной словесности, отказывать имъ писать и печатать по-малорусски — несправедливо. Къ тому же, какъ мы видѣли, это и невозможно. Малорусы печатаютъ свои ученые труды, публицистическіе трактаты, свои мысли и изслѣдованія во Львовѣ, Вѣнѣ, Черновцахъ. Мы желали бы, чтобы малорусская литература во всемъ-составѣ своемъ оставалось русскою. Мы находили бы полезнымъ обратить силы и способности даровитыхъ Малорусовъ на пользу взростившаго ихъ края. Великорусскую народность, сильную не одною своею численностью, не пугаетъ существованіе польской, нѣмецкой, латышской, литовской, армянской, грузинской, еврейской и татарской литературъ въ предѣлахъ Россіи. Зачѣмъ же пугаться русской? Поляки, нѣмцы и армяне имѣютъ къ тому же свои особенные національные интересы: они не смѣшались съ русскимъ народомъ, культурныя и вѣроисповѣдныя различія между ними и русскимъ населеніемъ весьма значительны. Но Малорусы всею совокупностью своей дѣяльности на пользу русскаго государства и русской общественности являются вѣрными и испытанными сынами русскаго народа: они пишутъ вмѣстѣ съ нами въ великорусскихъ газетахъ и журналахъ, читаютъ вмѣстѣ съ нами лекціи, издаютъ научныя руководства, участвуютъ въ общественныхъ собраніяхъ и говорятъ тамъ вмѣстѣ съ нами по-великорусски. Измѣнятъ ли они своему русскому направленію, когда имъ дозволятъ говорить и писать на родномъ русскомъ нарѣчіи?

 

Стѣснительныя запрещенія 1863, 1876 и 1881 годовъ угнетающимъ образомъ ложатся на творческія способности образованныхъ Малорусовъ: пользоваться нероднымъ, непривычнымъ съ дѣтства, не воспринятымъ съ молокомъ матери языкомъ для воплощенія творческой мысли и фантазіи возможно лишь при особомъ лингвистическомъ дарованіи. Тяжелое состояніе малорусскаго писателя рисуетъ намъ письмо г. Леонтовича, присланное имъ Д. Л. Мордовцеву, а г. Мордовцевымъ доставленное въ Коммиссію.

 

Такимъ образомъ оказывается, что въ ненормальныхъ условіяхъ духовной и умственной жизни живетъ въ Россіи народность, насчитывавшая въ январѣ 1897 года до 23 миліоновъ 700 тысячъ душъ.

 

Коммиссія съ полнымъ убѣжденіемъ рѣшается, въ заключеніе своего доклада, повторить слѣдующія слова Ю. Ѳ. Самарина, сказанныя имъ въ 1850 году: »Пусть же украинскій народъ сохраняетъ свой языкъ, свои обычаи, свои пѣсни, свои преданія, пусть въ братскомъ общеніи и рука объ руку съ великорусскимъ племенемъ развиваетъ онъ на поприщѣ науки и искусства, для которыхъ такъ щедро надѣлила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ея стремленій; пусть учрежденія, для него созданныя, приспособляются болѣе и болѣе къ мѣстнымъ его потребностямъ».

 

В додатку до записки, яку подано на загальні збори академії, а опісля видруковано й подано до комітету міністрів, подано реферати окремих членів комісії та ріжні матеріяли, що до справи належали. Дотатки ті такі були:

 

1. П. Стебницкій: Очеркъ развитія дѣйствующаго цензурнаго режима въ отношеніи малорусской письменности. — 2. С. Русова: О необходимости малорусскихъ книгъ для поднятія умственнаго развитія малорусскаго народа. — 3. А. Русовъ: Украинофильство. — 4. А. Лотоцкій: Краткій обзоръ украинскаго литературнаго движенія въ Россіи и заграницей. — 5. Сообщеніе П. М. Саладилова.— 6. Сообщеніе В. П. Науменко. — 7. Письмо В. Н. Леонтовича къ Д. Л. Мордовцеву. — 8. Историческая записка К. А. Военскаго по вопросу объ ограничительныхЬ распоряженіяхъ, касающихся малорусской письменности. — 9. А. Русовъ: О числѣ малороссовъ. — 10. Газета »Гражданинъ« (1905 г., № 9). Статья Е. Ш.

 

Конференція академії наук, прийнявши в цілості записку комісії, з свого боку додала такі міркування у відповідь на поставлене комітетом міністрів питання:

 

»Императорская Академія Наукъ, ознакомившись съ докладомъ Комиссіи, не можетъ не признать, что цензурныя стѣсненія малорусскаго печатнаго слова, начавшіяся при томъ только съ 1863 года, не были вызваны какими бы то ни было угрожающими единству Россіи стремленіями малорусскаго народа или его интеллигенціи. Равнымъ образомъ, ничто не указываетъ на существованіе такихъ стремленій и теперь. Правительственныя распоряженія, поразившія свободное развитіе малорусской литературы, во-первыхъ, помѣшали до сихъ поръ опредѣлиться взаимнымъ отношеніямъ великорусской и малорусской литературъ, которыя, какъ въ этомъ убѣждена Академія Наукъ, не разойдутся ни въ цѣляхъ, ни въ направленіяхъ; во-вторыхъ, вызвали неестественный ростъ малорусской литературы въ Галиціи, литературы, въ значительной степени враждебной Россіи. Въ настоящее время эти правительственныя распоряженія служатъ источникомъ сильнаго и вполнѣ естественнаго недовольства образованныхъ слоевъ малорусскаго населенія Россіи. Кромѣ того, они нарушаютъ интересы сельскаго населенія Малороссіи: распространеніе книгъ духовно-нравственнаго, воспитательнаго, общеобразовательнаго содержанія задерживается отчасти полнымъ незнакомствомъ, отчасти недостаточнымъ знакомствомъ Малорусовъ съ великорусскимъ книжнымъ языкомъ. Все это весьма невыгодно отражается на интересахъ всего русскаго народа.

 

Академія Наукъ не можетъ не замѣтить, что русское законодательство съ того самаго времени, какъ былъ составленъ первый цензурный уставъ, держалось всегда того правила, что печатное слово можетъ быть предметомъ преслѣдованія или какого бы то ни было воздѣйствія только за внутренній смыслъ того, что имъ выражено: »цензура въ сужденіяхъ своихъ принимаетъ всегда за основаніе ясный смыслъ рѣчи, не дозволяя себѣ произвольнаго толкованія оной въ дурную сторону« (Ценз, уст., ст. 105). Внѣшняя оболочка мысли, способъ выраженія ея, слова, буквы изъяты отъ цензорскихъ и всякихъ иныхъ усмотрѣній (ср. тамъ же, ст. 106 и 111). Только сцѣпленіе несчастныхъ случайностей могло поэтому подвести подъ запретъ цѣлый языкъ; только несчастная случайность могла побудить правительство къ преслѣдованію цѣлой письменности и къ принятію на себя заботы о малорусскомъ правописаніи. Академія наукъ убѣждена въ томъ, что распоряженіе 1863 года и Высочайшія повелѣнія 1876 и 1881 годовъ не могутъ быть согласованы съ основными началами русскаго законодательства. А между тѣмъ существованіе Высочайшихъ повелѣній 1876 и 1881 годовъ не можетъ не стать предметомъ величайшихъ безпокойствъ Законодателя, по£лѣ выраженнаго Имъ въ Именномъ Высочайшемъ указѣ 12 декабря 1904 года требованія объ охраненіи полной силы закона. Предначертанія законовъ 18—30 мая 1876 года и 8 октября 1881 года, вопреки точному разуму основныхъ государственныхъ законовъ, не были разсмотрѣны въ Государственномъ Совѣтѣ, а состоявшіяся Высочайшія повелѣнія, вопреки тѣмъ же законамъ, не были обнародованы Правительствующимъ Сенатомъ; подобное отступленіе отъ установленнаго закономъ порядка составленія и обнародованія законовъ устраняетъ въ народѣ, на который распространяется дѣйствіе законовъ 1876 и 1881 годовъ, увѣренность, что они, при предварительномъ ихъ обсужденіи, привлекли къ себѣ въ полной мѣрѣ вниманіе Законодателя и составляютъ проявленіе дѣйствительной и непосредственной Монаршей воли (ср. извл. изъ Журн. Ком. Мин. отъ 21 и 24 дек. 1904 г. и 4 янв. 1905 г.).

 

Въ силу всѣхъ этихъ соображеній Императорская Академія Наукъ полагаетъ, что необходимо нынѣ же отмѣнить Высочайшія повелѣнія 18—30 мая 1876 года и 8 октября 1881 года, а также удостоившееся Высочайшаго одобренія распоряженіе Министра Внутреннихъ Дѣлъ 1863 года, послужившее для тѣхъ повелѣній основаніемъ.

 

Вмѣстѣ съ тѣмъ все вышеизложенное привело Академію Наукъ къ убѣжденію, что малорусское населеніе должно имѣть такое же право, какъ и великорусское, говорить публично и печатать на родномъ своемъ языкѣ

 

————

 

В харьківськім університеті для відповіді на запитання комітете міністрів утворено було комісію в складі професорів: Д. і. Баталія, Т. І. Буткевича, А. К. Білоусова, А. Г. Загайкевича, Н. А. Максимейка, Д. М. Овсянико-Куліковського, А. А. Раєвського, С. В. Соловйова, М. Ф. Сумцова, М. Г. Халанського, М. П. Чубинського. Головував у комісії М. Ф. Сумцов.

 

Засадничий погляд комісії висловлено в таких словах:

 

«Совѣтъ Императорскаго Харьковскаго университета, по вопросу объ устраненіи тѣхъ ограниченій, которыя съ 1863 г. прилагаются къ малорусскому языку и малорусской литературѣ, считаетъ своимъ нравственнымъ долгомъ категорически высказаться о безусловномъ, исторически вполнѣ уже доказанномъ, ихъ вредѣ, какъ для всей Россіи, для ея умственнаго развитія, такъ въ особенности для Малороссіи, во всѣхъ формахъ ея нравственной жизни.

 

«Харьковскій университетъ, можетъ быть болѣе, чѣмъ какой либо другой изъ русскихъ университетовъ, имѣетъ основаніе высказаться въ пользу полнаго признанія малорусскаго языка, не только потому что харьковскій университетъ въ теченіе истекшаго столѣтія работалъ преимущественно среди малорусскаго населенія, но и потому, что онъ обязанъ малорусскому слову многими лучшими страницами своей исторіи. Въ значительной степени подъ прямымъ вліяніемъ украинской народной поэзіи и литературы былъ воспитанъ въ Харьковскомъ университетѣ тотъ благородный идеализмъ, который въ Метлинскомъ, Костомаровѣ, Потебнѣ развилъ и направилъ главные ихъ ученые интересы и оказалъ въ высокой степени благотворное вліяніе на Срезневскаго, на первыхъ порахъ его ученой дѣятельности.

 

«Любовь къ мелодичной украинской рѣчи въ Харьковѣ всегда тѣсно сплеталась съ стремленіемъ къ народному образованію, къ признанію въ крестьянинѣ человѣка, къ выясненію лучшихъ сторонъ народной души. Наиболѣе характерными выразителями такого настроенія в Харьковѣ были Квитка-Основьяненко и Метлинскій. Квитка составилъ на малорусскомъ языкѣ священную исторію, которую не пропустила цензура, сталъ издавать брошюры для народа — «Листы до любезныхъ земляковъ«, учредилъ общественную библіотеку, создалъ мѣстный институтъ благородныхъ дѣвицъ, заботился о развитіи театра и вездѣ жертвовалъ свой трудъ, средства, знанія. Метлинскій, по словамъ его ученика Де-Пуле, былъ идеалистъ и литераторъ въ лучшемъ смыслѣ этого слова. Онъ былъ образцомъ простоты, труда, честности, рѣдкаго добродушія; эти благородныя черты! характера развиты были общеніемъ съ народомъ, его любовью къ малорусской поэзіи и языку. Метлинскій записывалъ народныя пѣсни, издавалъ ихъ и писалъ въ ихъ духѣ стихи«.

 

Резолютивна частина записки звучала так:

 

»На основаніи всего вышеизложеннаго, Совѣтъ полагаетъ, что въ равной степени какъ для Малороссіи, такъ и для всей Россіи, для развитія и подъема культуры населенія въ отношеніяхъ экономическомъ, умственномъ и нравственномъ, ради здравой* государственной и общественной логики, наконецъ, ради простого чувства справедливости необходимо:

 

»1. Примѣнять къ малорусской литературѣ тотъ порядокъ, который будетъ примѣняться послѣ ожидаемой цензурной реформы къ произведеніямъ русской литературы, не выдѣляя никоимъ образомъ малорусскаго населенія, составляющаго часть основнаго русскаго ядра, въ разрядъ инородческій.

 

»2. Предоставить полную свободу въ дѣлѣ перевода на малорусскій языкъ священнаго писанія, книгъ религіозно-нравственнаго содержанія, вмѣстѣ съ тѣмъ и для церковной проповѣди, какъ въ печати, такъ и въ живомъ словѣ.

 

»3. Признать полную законность народныхъ чтеній и бесѣдъ на малорусскомъ языкѣ по беллетристикѣ и по всѣмъ отраслямъ научно-популярныхъ знаній, а равнымъ образомъ допускать въ школьныя библіотеки и народныя читальни книги на малорусскомъ языкѣ наравнѣ съ русскими.

 

»4. Уравнять всецѣло малорусскую драматическую литературу и украинскую сцену съ общерусскими.

 

»5. Допустить украинскую періодическую печать на одинаковыхъ правахъ съ общерусской.

 

»6. Допускать въ Россію галицко-русскія періодическія изданія и книги къ обращенію наравнѣ со всѣми другими на общихъ основаніяхъ.

 

»7. Не касаясь вопроса о языкѣ преподаванія въ первоначальной школѣ въ малороссійськихъ губерніяхъ, такъ какъ этотъ вопросъ совершенно изъятъ изъ обсужденія, Совѣтъ во всякомъ случаѣ находитъ необходимымъ, чтобы въ начальнихъ школахъ в мѣстностяхъ съ малороссійскимъ населеніемъ было введено обученіе малороссійскому чтенію и письму и чтобы предоставлено было право помѣщать въ русскихъ учебникахъ переводы и объясненія малопонятныхъ для дѣтей малороссовъ русскихъ словъ и выраженій, равно какъ издавать на малорусскомъ языкѣ литературныя хрестоматіи и другія педагогическія пособія«.

 

————

 

Комісія київського університету прийшла до таких висновків:

 

»1. Воспросъ о языкахъ и литературахъ не слѣдуетъ смѣшивать безъ самой строгой разборчивости съ вопросами политическими (на это давно уже было указано б. Министромъ Народнаго Просвѣщенія Головинымъ);

 

»2. съ этической и исторической точки зрѣнія стѣсненіе малорусской литературы является несправедливымъ;

 

»3. ограничительныя мѣры по отношенію къ ней не могутъ быть оправдываемы и требованіями государственной пользы и

 

»4. не соотвѣтствуютъ современнымъ понятіямъ о задачахъ государства;

 

»5. практика жизни обнаружила живучесть малорусской литературы и ея насущную необходимость;

 

»6. само собою разумѣется, что во главѣ книгъ, удовлетворяющихъ высшимъ потребностямъ духа, должно быть поставлено св. Писаніе на народномъ языкѣ;

 

»7. просвѣщеніе и экономическое преуспѣяніе народа необходимо нуждаются въ наиболѣе доступной его пониманію популярной литературѣ;

 

»8. равнымъ образомъ научная и публицистическая литература на томъ же народномъ языкѣ не можетъ быть предметомъ запрещенія, по скольку она не нарушаетъ общихъ законовъ о печатни.

 

Записку з такими вислідами підписали: Н. Дашкевичъ, В. Перетцъ, Н. Цытовичъ, Г. Павлуцкій, А. Лобода, М. Запольскій-Довнаръ, П. Армашевскій.

 

В »Дѣлѣ о малорусскомъ языкѣ« знаходимо й лист члена київської комісії проф. Юліяна Кулаковського до ректора університету. В тім листі подає він свою окрему думку — з запереченням проти п. 6. резолюції — що-до св. Письма в українській мові:

 

»Въ отвѣтъ на запросъ Вашего Превосходительства честь имѣю представить общее изложеніе того, въ чемъ я не согласенъ съ выработаннымъ совѣтской Комиссіей заключеніемъ по вопросу объ устраненіи существующихъ въ настоящее время ограниченій изданія книгъ на малорусскомъ языкѣ.

 

»Авторы записки, принятой совѣтомъ, въ числѣ заключеній, резюмирующихъ ихъ изложеніе, помѣстили подъ № 6 такой пунктъ: »Само собою разумѣется, что во главѣ книгъ, удовлетворяющихъ высшимъ потребностямъ духа, должно быть поставлено св. Писаніе на народномъ языкѣ«. — Я полагалъ, что этотъ пунктъ долженъ быть совершенно устраненъ изъ числа заключеній, и основанія моего мнѣнія состояли въ слѣдующемъ. — Прежде всего въ самомъ содержаніи записки нѣтъ никакихъ аргументовъ, которые бы оправдывали формулированное въ столь категорической формѣ заключеніе, а потому оно является даже нѣсколько неожиданнымъ. Далѣе, вопросъ о св. Писаніи касается скорѣе св. Синода и духовнаго вѣдомства вообще, нежели университета, представители котораго врядъ ли могутъ считать себя компетентными въ сужденіи о томъ, дѣйствительно ли малорусское деревенское населеній нуждается въ Евангеліи на малорусскомъ языкѣ и въ какомъ направленіи отразится распространеніе Евангелія на малорусскомъ языкѣ при существованіи штундистской пропаганды. Наконецъ, принимая въ соображеніе, что для университета обязательна освѣдомленность съ судьбами прошлаго, нельзя не вспомнить, что въ своей многовѣковой борьбѣ за народность и православіе малорусскій народъ имѣлъ своимъ знаменіемъ св. Писаніе на славянскомъ языкѣ и за него, какъ за свою народную святыню, проливалъ онъ свою кровь. Пропаганда малорусскаго языка для св. Писанія есть вопросъ текущей политики настоящаго и не имѣетъ никакихъ корней въ прошломъ. Можно быть различныхъ мнѣній о томъ, удовлетворяетъ ли она существующему въ народной массѣ запросу, 'или же является дѣломъ агитаціи сверху.

 

»Въ виду этого, мнѣ бы казалось, что совѣту университета въ оффиціальномъ отвѣтѣ на запросъ Правительства относительно печатанія книгъ на малорусскомъ языкѣ слѣдовало бы совершенно не касаться св. Писанія.

 

«Ординарный Профессоръ Юліанъ Кулаковскій. 28 марта 1905 года«.

 

————

 

Діставши відповіді од академії наук, київського та харьківського університетів, міністр освіти подав думки їх комітетові міністрів з своїми міркуваннями. За слушне уважаємо подати меморіял міністра, в головніших витягах (з оригіналу, що міститься в »Дѣлѣ о малор. языкѣ«):

 

Обращаясь къ разсмотрѣнію соображеній, изложенныхъ въ отзывахъ Имп. Академіи Наукъ и совѣтовъ университетовъ Харьковскаго и Св. Владиміра, имѣю честь сообщить слѣдущее:

 

Украйнофильство, явившееся главною причиною запретовъ, въ его прошломъ и недостаточно квалифицированное въ настоящемъ, требуетъ особаго вниманія.

 

Взглядъ Академіи Наукъ на украйнофильство отличается двойственностью и неопредѣленностью: мѣстами допускается враждебность украйнофильства къ русскому, выражается соболѣзнованіе къ тяжелому положенію противниковъ украйнофиловъ въ Галиціи, но и надежда на конечное торжество русской науки и образованности; въ другихъ же мѣстахъ выражается сочувствіе народничеству украйнофиловъ и осуждаются явленія противоположнаго характера. Приложенныя къ отзыву Академіи Наукъ мнѣнія частныхъ лицъ выражаютъ прямо симпатіи къ украйнофильству.

 

Но ни въ отзывѣ Академіи Наукъ, ни въ таковыхъ же университетовъ (которые вовсе не касаются этого вопроса) не разсмотрѣно другой стороны украйнофильскаго вопроса, а именно, его значеніе въ рукахъ ненавистниковъ Россіи, находящихся въ Галиціи.

 

Здѣсь оно имѣетъ явно политическій характеръ съ приправой соціализма, мечтающее о созданіи Русской Украйны отъ Карпатъ до Кавказа. Если не прямо, то косвенно, черезъ посредство украйнофильскихъ обществъ, оно поддерживается австрійскимъ правительствомъ и поляками. Пропаганда изъ Галиціи и Буковины идетъ контрабанднымъ путемъ въ Россію; такъ, напримѣръ, издающійся въ Черновицахъ журналъ »Гасло« (4.000 экземпляровъ) перевозится черезъ границу цѣликомъ для распространенія среди учащейся молодежи и крестьянъ. Существующее въ самой Галиціи противоположное, русское теченіе, несмотря на всю его опору въ мѣстномъ русскомъ крестьянствѣ, въ борьбѣ за церковь, народность и вѣру, постепенно уступаетъ силѣ напора противниковъ, страдая недостаткомъ средствъ для веденія успѣшной борьбы.

 

Если допустить, что украйнофильство въ нашихъ предѣлахъ не солидарно сь галицкимъ ни въ качественномъ, ни въ количественномъ отношеніи, то все таки трудно признать правильность уклоненія Академіи Наукъ отъ опредѣленія политической роли зарубежнаго украйнофильства, а равно возможности вліянія на таковое же въ Россіи.

 

Въ своихъ взглядахъ на русскій народъ отзывъ Академіи Наукъ прямого отвѣта не даетъ, ибо мѣстами проглядываетъ убѣжденіе въ единствѣ русскаго народа и основъ его образованности, а въ другихъ, болѣе многочисленныхъ, просвѣчиваетъ взглядъ на двойственность.

 

Взглядъ этотъ не раздѣляется ни профессорами Харьковскаго университета, ни Кіевскаго. Первые, признавая малорусское населеніе »частію основнаго русскаго ядра«, не совѣтуютъ никоимъ образомъ выдѣлять это населеніе въ разрядъ инородческій; Кіевскіе профессоры подчеркиваютъ не только національное единство, но и первенствующее значеніе общерусскаго литературнаго языка, который останется навсегда живой и истинной эмблемой этого единства. Почти таковой же взглядъ на литературный языкъ высказываютъ и Харьковскіе профессоръ), считая его не великорусскимъ, а русскимъ, который и долженъ господствовать во всей Россіи.

 

Во взглядахъ на литературный языкъ члены Академіи Наукъ стоятъ особнякомъ, ибо не считаютъ его общерусскимъ, а даютъ ему наименованіе »великорусскаго« въ противоположность »малорусскому«.

 

По справедливому замѣчанію одного изъ нашихъ ученыхъ, прилагая это положеніе къ Западной Европѣ, надо признать и тамъ отсутствіе общаго литературнаго языка: нѣмецкій есть верхне-саксонскій, англійскій — мидльсекскій, французскій — ойльскій, испанскій — кастильскій, италіанскій — тосканскій и т. д.; а если отъ нарѣчій перейти къ говорамъ, то вмѣсто, напримѣръ, малороссійскаго долженъ появится: харьковскій, полтавскій, подольскій и т. д.

 

Русскій языкъ, въ число нарѣчій коего входитъ малороссійское, по свидѣтельству Кіевскихъ профессоровъ, достаточно понятенъ той части народа, который получилъ образованіе въ школѣ; въ отзывѣ академиковъ и Харьковскихъ профессоровъ пониманіе русскаго языка становится на болѣе низкую степень, что по справедливому замѣчанію одного изъ ученыхъ, надо отнести къ кратковременности школьнаго обученія и необходимости увеличить срокъ пребыванія въ школѣ до четырехъ лѣтъ.

 

Въ понятіяхъ малорусскаго народа русскій языкъ всегда почитался языкомъ господскимъ и государственнымъ, благодаря какъ помѣщикамъ, говорившимъ въ большинствѣ на русскомъ языкѣ, такъ и церковной проповѣди.

 

Извѣстный Галицкій патріотъ отецъ Наумовичъ, прибывъ въ Малороссію, началъ было говорить проповѣди на малороссійскомъ языкѣ, но вскорѣ къ своему немалому удивленію былъ вынужденъ отъ этого отказаться, ибо крестьяне считали себя какъ бы обиженными и просили его говорить на рускомъ языкѣ, имъ понятномъ.

 

Малороссійскій языкъ, какъ языкъ народа, вполнѣ удовлетворяетъ его несложныя потребности; онъ превосходенъ въ поэзіи, воспѣвающей природу и общечеловѣческія чувства, но онъ вовсе не пригоденъ, точнѣе говоря — бѣденъ для современнаго образованного общества. По мнѣнію профессора Кіевскаго университета Флоринскаго, малорусскій языкъ «долженъ отказаться отъ притязанія служить органомъ высшей образованности». Стремленіе, въ особенности Галицкихъ малороссовъ, придать сему языку значеніе литературнаго, влечетъ къ необходимости заимствованій изъ другихъ языковъ польскаго или нѣмецкаго, или заставлять нѣкоторыхъ писателей изобрѣтать слова, результатомъ чего является »искусственность« языка или такое разнообразіе, при которомъ языкъ становится иногда неудобопонятнымъ. Явленіе это, т. е. заимствованіе, считается Академіею Наукъ естественнымъ, тогда какъ у Харьковскихъ профессоровъ галицко-украинскій языкъ вызываетъ грусть, особенно по сравненію съ изящной простотой и чистотой языка Квитки и Шевченки.

 

Обособленіе малороссійскаго языка, быть можетъ, въ настоящее время и не является угрозой единству Россіи, но однако примѣры Испаніи и Португаліи, Швеціи и Норвегіи, Голландіи и Германіи свидѣтельствуютъ, что языкъ можетъ сдѣлаться весьма существенной причиной политической розни. Академія Наукъ указываетъ на возможность поднять умственный горизонтъ малороссійськихъ крестьянъ новымъ литературнымъ языкомъ, но мы видимъ, что въ Галиціи этотъ подъемъ проявился на развалинахъ русской церкви, русской школы и русской народности съ пользой только для ультрамонтанства, соціалъ-демократіи и атеизма. Не грозитъ ли и намъ то же самое, хотя и въ иной, быть можетъ, формѣ.

 

Не лишнее при этомъ отмѣтить, что крестьяне нѣмецкіе, французскіе и англійскіе, насколько извѣстно, развиваются путемъ школы и популярной литературы на языкахъ общихъ — нѣмецкомъ, французскомъ, англійскомъ, — а не на діалектахъ Швабіи, Прованса, Уэльса.

 

Что касается п. 7 заключенія Харьковскихъ профессоровъ относительно введенія въ начальныхъ школахъ въ мѣстностяхъ съ малороссійскимъ населеніемъ обученія малороссійскому чтенію и письму, то, въ видахъ полной доступности чтенія на этомъ языкѣ для дѣтей, знакомыхъ съ русской грамотой, а равно ради избѣжанія какихъ либо уклоненій со стороны преподавательскаго персонала, нахожу таковое обученіе въ школахъ излишнимъ, равно какъ и введеніе въ учебники и педагогическія пособія какихъ либо переводовъ, объясненій и словарей съ малороссійскаго нарѣчія на русскій языкъ.

 

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

 

Вышеизложенное приводитъ къ слѣдующимъ заключеніямъ:

 

1) Украйнофильское движеніе современной Галиціи нельзя считать настолько слабымъ, чтобы оно не могло стимулировать на таковое же и въ нашихъ предѣлахъ. Распространяемый оттуда языкъ, искусственно создающійся въ формахъ, тенденціозно удаляющихся отъ общерусскаго языка, является врагомъ послѣдняго, а такъ какъ возникновеніе и распространеніе его не вызывается какими либо естественными стремленіями и потребностями южно-русскаго населенія, то и распространеніе галицкой литературы въ предѣлахъ Россіи подлежитъ строгой цензурѣ.

 

2) Опредѣлить болѣе или менѣе точно практическое значеніе существовавшаго доселѣ запрета малороссійской литературы едва ли возможно. Проистекшее какъ бы отсюда, по мнѣнію Академіи Наукъ, перенесеніе умственнаго малороссійскаго центра и роста малорусской литературы въ Галицію, при ближайшемъ изслѣдованіи, оказывается явленіемъ совершенно иного порядка, и искусственное развитіе украйнско-русскаго языка подъ нѣмецко-польско- интернаціональнымъ воздѣйствіемъ, составляя явленіе планомѣрнаго порядка, лишь пользуется недовольствомъ крупицы русскихъ малороссовъ, недальновидно переносящихъ его за государственный рубежъ.

 

3) Малорусской литературѣ, какъ областной подлитературѣ, составляющей часть общерусской, слѣдуетъ поставить извѣстныя границы, которыя, по мнѣнію Академіи Наукъ и Кіевскихъ профессоровъ, опредѣляются самой жизнью, а въ мнѣніи харьковскихъ профессоровъ, а отчасти и Кіевскихъ пріобрѣтаютъ нѣкоторую опредѣленность. Эту грань можно намѣтить удѣленіемъ малорусской литературѣ области народной жизни въ тѣхъ предѣлахъ, за которыми начинается ослабленіе и разъединеніе не только русской литературы и народности, но и вообще культурно-истор. единства Россіи.

 

Поэтому церковь, школа, судъ и администрація должны пользоваться соотвѣтственно лишь церковно-славянскимъ и государственнымъ языкомъ; научная популярная и изящная литература, а равно періодическая печать могуть быть допущены на основаніи общецензурныхъ правилъ.

 

А посему Высочайшія повелѣнія 18/30 Мая 1876 р. и 8 Октабря 1881 г. слѣдуетъ отмѣнить.

 

Объ изложенномъ имѣю честь представить на благоусмотрѣніе Комитета Министровъ. — Министръ Народнаго Просвѣщенія, Генералъ-Лейтенантъ Глазовъ. — Директоръ А. Тихомировъ.

 

Лише в сьому бюрократичному освітленні цілої справи можна в належній мірі оцінити всю високу гідність засадничих позицій академії наук та головно — згаданих шляхетних представників її думки. Гідність тих позицій іще виразніше підкреслюється в порівнянню з недосить послідовною позицією харьківського та київського університетів, — серед представників сього останнього бачимо й ученого, що заперечував право народу — навіть на св. Письмо в рідній мові...

 

Як уже вгорі подавалося, закони 1876 р. та 1881 р. перестали бути чинними по виданню тимчасових правил 24 березня 1906 р., але формально сі закони не було скасовано, як на се, слушно з погляду формального, вказували україножерні елементи в часі великої війни, коли повстали плани привернути всі старі обмеження українського слова. Неясність формальну відчували урядові чинники таки безпосереднє по тих ухвалах комітету міністрів, які впроваджували нові цензурні умови. В »Дѣлѣ о малор. языкѣ« знаходиться така відповідь »Главного управленія по дѣламъ печати« (дата — 9 травня 1907 р., № 5283) на запит »Департамента Общихъ Дѣлъ« міністерства внутр. справ:

 

»Вслѣдствіе отношенія за № 7018, Главное Управленіе по дѣламъ печати имѣетъ честь увѣдомить Департаментъ Общихъ Дѣлъ, что Высочайше утвержденные 18 мая 1876 г. и 8 октября 1881 г. ограничительныя правила о произведеніяхъ на малорусскомъ нарѣчіи, за воспослѣдованіемъ Высочайшихъ указовъ 24 ноября 1905 г. и 26 апрѣля 1906 г., отмѣнившихъ предварительную цензуру выходящихъ въ предѣлахъ Имперіи всякаго рода произведеній печати, должны почитаться въ настоящее время не подлежащими примѣненію«.

 

 

 

23.09.1933